Песок
Это был обычный речной песок. Слишком обычный. Он никак не мог понять, в чём же подвох. Он максимально приближал песчинки к глазам, нюхал их, проверял наощупь, на вкус, даже отворачивался от них, и мгновенно оборачивался назад... Всё было тщетно, всё было идиллически обычно, всё было и наличествовало. С каждой минутой его подозрение возрастало. Ведь в реальности не могло существовать настолько реального песка. Должен был быть какой-то штрих, малозаметная деталь, дуновение потустороннего, слабый шопот. Он прислушивался изо всех сил, но ничего не слышал. Обычный песок...
Он стал давать песчинкам имена, содрагаясь от своего произвола, и да, конечно, они принимали любые имена. Он пытался говорить с песком, приписывая ему ответные реплики, и да, конечно, эта фальшивка тоже срабатывала. Он с ужасом понял, что в песке нет ничего, что бы не было заранее придумано им. Или его родителями. Или его культуркой. Или его первопредком. Его сердце отказывалось вместить эту горькую правду, как будто его вынесли за скобки и пренебрегли им, как будто есть только разграфлённая по клеткам ученической тетрадки и предельно скушная, линейная, никому не нужная схема. Однако, занимаясь всей этой ерундой, он уже успокоился и получил возможность вернуться обратно в свою пещеру.
Это была пещера со стенами из тёмно-красного осколчатого камня, с невысоким потолком, в самом конце длинного петляющего коридира из песчанника, уводящего вниз. Это был тупик. Посреди пещеры горел небольшой костёр. В дальнем углу, в стороне от костра, в тени, пряталась жолто-зелёная толстоватая рептилия, смотревшая на костёр, неспеша мигая и высовывая раздвоенный язык.
Куда больше его заинтересовала фигура рядом с костром, стоящая к нему спиной. Абрисом она напоминала плечистого воина, в чорном плаще с красной каймой. Однако это был нечеловек. Вместо кожи он носил пластинчатый металлический панцирь, поблёскивающий в свете костра, служивший, одновременно, и доспехами. На голове - некое подобие короны или рогов. Всякий раз, когда он входил в пещеру, фигура полуоборачивалась от костра к нему, так, что он мог видеть один глаз в форме узкой длинной щели, за которой была тьма. Рот был сомкнут, и он не мог определить, улыбается фигура или же просто у неё такая форма рта. Несколько лет ему казалось, что улыбается, потом - нет.
Никто из двух персонажей так и не издал и звука. Тщетно он пытался докричаться до них, надрывая голос. Когда он кричал слишком громко, из последних сил, его выбрасывало из пещеры во тьму внешнюю, серую пустоту, которая постепенно превращалась в обычный речной песок (см. про песок выше), а потом, успокоившись, он мог вернуться обратно в пещеру.
Да, чуть не забыл. Как он попал в пещеру в первый раз? Техника такая. Всё началось с вида соснового леса с высоты птичьего полёта, потом гора посреди леса, потом провал в горе, потом бесконечные ветвящиеся проходы в песчаннике, по которым его проносило как в визуалайзере, автоматом выбирая направление на развилках, потом эта пещера - тупик.
Невидимая преграда препятствовала его дальнейшему движению, он никак не мог сократить дистанцию с двумя вышеозначенными фигурами. Не то, чтобы натыкаясь на невидимую преграду, просто, сантиметр за сантиметром в продвижении вперёд, силы покидали его, пока не покинули совсем.
Нам любопытно, что ему была дана возможность взглянуть на себя со стороны. Все эти годы он видел себя замшелым старцем, присевшим у входа в пещеру, с пастушьим посохом, закруглённом на конце, длинноволосым и редковолосым, совершенно седым, зеленоватым, ставшим почти каменным, покрытым с ног до головы белесоватой каменной пылью или просто пылью в тон седине.
Был ли у воина меч? Этот вопрос по настоящему занимал его несколько лет. Должен же быть меч! Иногда он неясно видел некий мечь в чорных ножнах, иногда ему казалось, что мечь скрыт под плащём. Мечь осциллировал, пропадая и появляясь. Странно, что он видел воина, но не видел его приказа и его начальства. Воин никуда не спешил. Но и не был в отставке. Воин пребывал в стостоянии чистой потенции, спокойной готовности. А рептилия, как ему подсказали некие сектанты, символизировала физическое тело.
Проблема была в том, что в картинке остановилось время, как говорили голоса сектантов. И остановилось оно из-за отсутствия женской фигуры. Нет женщины - нет и динамики. Рептилия не в счёт, она - животное. Он с тоской слушал их и не слышал их. Здесь опять какой-то подвох. Если не было в пещере женщины изначально - привносить её - такой же непростительный произвол, как давать песчинкам имена.
Подвох. Религия переворачивания и подозрения. Лучше не двигаться, всё - не то, чем кажется. Если на вас идёт чудовище - лучше замереть. Любое активное действие вам навредит, вы сами себя пораните. Лучше стать камнем. Недвижимым позеленевшим камнем. Я не верю ничему = я всему верю. Но где этот шар всебытия? Шарик сдулся. Шарик? Бобик? Имена, инвокация как нечто простое и количественное, как редукция Фулканелли, особенно смешная на фоне его энициклопедической образованности. Французов вообще быть не должно, они как поплавки. И этих полунегров-полуфранцузов, типа Пушкина. Это разве язык? "Spelling is defunct; all is not aught." Смрад и гнусь, плесень и пыль, как песок (про песок см. вначале). Видите, какая тут растерянность мысли?
Лишь пещера, где остановилось время. Где ищущий, но не понявший. Где недоумение. Где удивление. Где обосрались и обоссались. Где идиотские попытки сдвинуть с места. Неудача. Неудача как наш козырь. Неудача как наше знамя. Нечто в таком роде он и считал.
7.7.2008
На домашнюю страничку Ache